Это был майндфак космических пропорций.
Без эго, без языка, без ничего.
Из визуальных галлюцинаций я помню только один момент, когда я открывал глаза и видел свой диван, огни, пробегающие по его контурам, и потом растительные мотивы на обивке, превращающиеся в змей, ползущих по дивану, на пол, стекающие с него и сгорающие в ритмичных вспышках.
Потом полчаса грез, с закрытыми глазами в наушниках. С кристально-чистой, осязаемой музыкой, каплями басов, ревербирирующими рябями и переливающимися радугами, узорами, которые внезапно оказываются частью других, еще более интересных узоров.
Радость. Если все это - внутри меня, то нефигово же я интересный и увлекательный сукин сын!
И потом ничего.
Мое тело было так далеко от всего. Я не мог не то, что пошевелить им - я не мог сформулировать, что я хочу от своего тела. Да я ничего и не хотел. Я, узор нейронных активаций, отделился от своей задачи в виде управления восемьюдесятью киллограмами мяса. Все ее друзья, мысли, желания - не касались меня совершенно. Умри она, умер бы и я, но эмоциональной привязанности к ней не было никакой. Я думал в других терминах. Без слов, без эмоций. Я был просто процессом, случайно созданной эволюцией вычислительной машинкой, чья функция - обеспечивать выживание организма, но подспудно могущей осознать себя.
Я спрашивал себя - зачем я - наверное, слов-то не было. Я думал об упорядоченности материи, о борьбе с энтропией. Я был молекулами и процессом, и думал как положено думать молекулам и процессам. Час.
Я не знаю, как там люди гуляют под грибами - если бы мою тушу в этот момент арестовывали, я бы ни на секунду не отвлекся, чтобы ей чем-то помочь, двинуть там ее пальцем или что. Про то, чтобы слова говорить вообще речи не идет - какие слова? В этот момент я не умел говорить.
Наверное, со стороны это выглядело ужасно.
Сейчас, четыре часа спустя, я - снова я. Я все еще триппую немножко, вижу фракталы, но это ни в какое сравнение не идет с тем, чтобы перестать быть собой.