Сиськи Эре начал лапать ещё Гриша. Старый извращенец дожидался пока Карла с Микасой уйдут по делам в городе, потом отводил сыночку в подвал, запирал дверь, раздевал себя и маленького кукрыню, после чего впивался морщинистыми ладонями в его молочные холмики, скручивал его детские, но уже полные молока сосочки. Маленький Эре плакал и вырывался, но папка извращенец держал своего отпрыска в крепкой отцовской хватке, не давая ему и шанса на побег из злосчастного подвала. Так сиськи Эре впервые познали мужскую ласку. После этого момента крошка Эре избегал Гришу. Он долго гулял на улице, не возвращался домой до поздна, потому что знал что теперь его сосочки никогда не будут в безопасности. Что и говорить - всё своё свободное время Эре проводил на улице. Он очень любил играть со своими единственными друзьями, Армином и Микасой, но ещё больше малыш Эре любил играть в трубочиста(Армин с Микасой чистили его задний проход). Но и это вскоре ему надоело. Эре соскучился по папке. Его сосочки соскучились по ладоням Гриши. И тогда, впервые за долгое время, он вернулся домой. Ни говоря не слова он запрыгнул к папке в кровать, позволяя старому извращенцу трогать его набухшие розовые бусинки, пока Карла мирно сопела у стенки. И Эре начал усиленно наверстывать упущенные годы. Как только дома никого не оставалось кроме Эре и его папы, они устраивали развратные игр. Гриша бегал за голым сынишкой по всему дому, а когда догонял - стимулировал его юношеские соски, заставляя Эре кричать от удовольствия. Жизнь Эре заиграла новыми красками. А потом всё резко изменилось.

После падения Шиганшины Эре пришлось забыть о старой жизни, о плотских утехах с его отцом. Многие жители стены Роза оказались на грани голодной смерти, и тогда Эре прочувствовал на себе всю тяжесть бытия матери-одиночки. Живя с Армином и Микасой в голоде и холоде, словно брошенные сиротки, Эре приходилось кормить двух своих друзей своей поистине волшебной грудью, полной вкусного и питательного молока, буквально каждый день совершая материнский подвиг и спасая их детские души. А что касалось его сисек - им безумно нравилось чувствовать нежные детские ротики на своих сосках.

Шли годы, и его сиськи всё росли и росли.

Эре вместе с друзьями решили вступить в кадетский корпус. С самого первого дня юного Эре не взлюбили все его сокурсницы - они чёрной завистью завидовали его большим сиськам. На фоне их плоской, едва заметной груди, полные, вечно налитые молоком дойки Эре очень выделялись. Сказать, что желающих потрогать эти сочные бидоны выстраивались целые очереди кадетов - ничего не сказать. Эре позволял лапать свои сиськи всем кому не лень, Райнеру, Конни, Жану, всем. Как только мальчишечьи рты прислонялись к его соскам, рука Эре автоматически ныряла в его трусики, начинала ласкать влажный членчик. Именно в эти моменты он вспоминал о Грише.

Сиськи Эре были поистине уникальным явлением и выручали его не раз.

На миссиях по выживанию команде Эре никогда не приходилось волноваться о провизии - молоко из его сосков было очень вкусным, обильным, а самое главное - питательным. На тренировках по рукопашному бою его упругие сиськи не раз защищали его от жестоких и сокрушающих всё на своём пути ударов злой, напористой, ещё не очарованной нежностью малышоныша Анни. Сокрушающих всё - но только не его сиськи.

Когда его бидоны стали слишком большими, Эре начал носить бюстгалтер.

Эре очень мечтал войти в десятку лучших учеников кадетского корпуса, но к сожалению, он был ущербен абсолютно во всех аспектах военного искусства. И тогда на помощь снова пришли его сиськи.

Опытный глаз инструкотра Шадиса сразу приметил эти буфера. В один из вечеров, старый инструктор отправил всех кадетов на длительную миссию, кроме Эре. Уединившись с молодым, но сисястым парнем в своём домике, он, ни говоря ни слова, сорвал с Эре одежду, распахнул лифчик, позволяя большим дынькам Эре вывалиться наружу, а потом впился пожилыми, потрескавшимися губами в один из его бархатных молочных сосков, и сосал их, сосал как никогда. Так они и пролежали всю ночь. После этого случая оценки Эре стали резко повышаться, и очень скоро он таки вошёл в десятку лучших и добился своей мечты.

В разведывательном корпусе у Эре окончательно сбилась его сексуальная ориентация. Терпеть голодные взгляды сотни взрослых мужчин на своих сиськах было просто невыносимо, и это перевернуло жизнь Эре окончательно. Один раз, когда в столовой разведывательного корпуса не было свободных мест, он не сдержался и сел на руки первому попавшемуся разведчику. У Эре встал, мужчина тоже возбудился. Они начали заниматься этим прямо за столом. Вскоре к ним присоединились и другие. Эре разрешал сосать свои взбухшие дойки всем кому не лень, только за одну ночь его сиськами насыщались более сотни мужчин. Они дожидались пока Эре додрочит свой мелкий писюн, а потом начинали трахать его буфера. Слава о его сиськах дошла и до самого командора. Эрвин вызвал юного Эре к себе в кабинет и напоил мальчишку до состояния невменяемости и взял прямо там. Тогда, спустив трусы и вытащив свой огромный командорский хуй, Эрвин схватил Эре за пухлые дынечки и вставил хуй между ними, начиная беспощадно трахать эти соблазнительные дойки. В ту ночь они кудахтали во весь голос. Так Эре и жил.

Прошло пять лет. Буфера Эре вымахали неимоверно, почти догнав по размеру его титановую форму.

И тогда в жизни Эре появился ОН. Царь царей. Король королей. Главнокомандующий Закклай. Лишь только приметив его альфа-бородку, из сисек Эре засочилось молочко, он невероятно возбудился. Эре дождался пока старый лев вернётся домой, а потом сам подкатил к нему, выпячивая и красуясь перед ним своей полной, налитой грудью. Закклай не устоял - что и говорить, он и сам положил давно положил свой глаз на его сиськи. После романтического свидания, когда они пришли к Закклаю домой чтобы потрахаться, Эре спросил, что это за шмара сидит на говностуле. Закклай сказал, что это дрыста, и у них был анал. После этих слов они втроём сделали ребёнка. Эре назвал его ресничкой.

Жизнь принцессы Хизурии, несомненно, была весьма нелегка. За рутиной дел государственной важности, за неизмеримыми стопками бумаг и документов у себя на столе Микаса Аккерман порой теряла себя. Забывала кто она на самом деле. Ещё совсем недавно она сражалась бок о бок со своими товарищами против огромных чудовищ, буквально жила войной, а теперь была обязана бесконечно тянущимися часами сидеть беседуя за столом с дипломатами и послами из самых различных государств нового, свободного от титанов мира. Мира, в котором она не могла найти себе места.

А от старого ничего не осталось. Она не знала что стало с её друзьями. Хотя, конечно, порой ей удавалось выкроить толику свободного времени и провести досуг с генеральным секретарём Элдийской Коммуны и его супругой вместе, как в старые добрые, вспоминая молодость, но даже это не могло в полной мере заполнить бездонную пустоту в её душе. Эту пустоту мог заполнить только один человек...

Возвращаясь в свой Императорский дворец, Микаса Аккерман отрешалась от внешнего мира, уходила целиком и полностью в себя, предавалась своим мыслям. Она брала в свои пожилые морщинистые руки старую облезшую во многих местах блекло-красную ткань шарфа. Вспоминала Эре... Как же много она не успела сделать, как же много она ещё хотела ему сказать. В такие моменты её сердце разрывалось на части, губы предательски дрожали, как же она скучала. Микаса стягивала со своих дряхлых плеч дорогое царственное кимоно, спускалась в глубинные покои своего бескрайнего особняка.

Там, в одной из далёких комнат, на говностуле(при жизни Эре очень любил на нём сидеть) - подарке из далёкой Социалистической Элдии - покоился он, точнее то что от него осталось. Микаса смотрела на головку Эре распологавшуюся в удобном кресле. Его глаза были прикрыты, словно Эре сладко спал(или грезил о члене Главнокомандующего), холодные губы плотно сжаты в линию. Губы, которые ей удалось поцеловать лишь единожды. Микаса вспоминала, как когда-то давно служила с братиком в давно забытом всеми разведотряде, как один раз заблудилась и забрела в личную душевую командора Эрвина - и какого же было её тогда удивление когда малыш Эре перед раковиной чистил зубы тремя хуями. Потрескавшиеся губы Микасы тронула лёгкая улыбка. Как же он был молод и юн тогда, как неопытен. Микаса с тоской вспоминала, как когда им было по десять лет Эре очень любил лепить гейские куличики в песочнице. А потом приходил дядя Гриша. Дядя Гриша был очень добр, он всегда давал Микасе и Армину мелочи и они вместе бегали покупать конфет или сахарной ваты, но Эре оставался. Эре был очень трудным ребёнком, с папкой общался редко - но всё же когда Гриша растопыривал руки и светил своей шоколадкой, Эре не мог устоять: бросал свои гейские куличики и бежал в объятия к папке. Тогда Гриша начинал ласкать его сисечки своими отцовскими руками, пока Кукрыня не становился мокреньким. Его розовые набухшие сосочки в тот момент даже не были прикрыты лифчиком, а сисечки были полны молока. Микаса уже забыла этот вкус, это было слишком давно... Как же ей хотелось снова поцеловать эти сосочки... Но теперь эти сисечки утрачены навсегда. А образ его сладкой попки, словно той самой сахарной ваты, которую они бегали покупать вместе с Армином - мечты любого мужчины - уже давно выветрился из сознания девушки. Микаса даже забыла как она выглядит. Сколько же она всего не успела...

И тогда она не сдерживалась, срывалась. Микаса брала головку Кукрыни за волосы и прижимала холодными губами к своим дряхлым, потерявшим молодость половым губам. Она начинала ебать Эрыню в рот, тот самый рот, в котором побывало столько мужчин. Маленькие, слегка отросшие вновь усики Эре приятно щекотали её снизу. Но этого было недостаточно. Микаса хотела почувствовать в себе его умелый, натренированный Закклаем язычок. Микаса насаживалась на головку Эре полностью, всем своим дряхлым пожилым телом, поглащая своей мохнатой киской императрицы его ротик. В эти моменты ей даже казалось что у её возлюбленного приоткрывались глазоньки. Принцесса Хизурии в такие моменты грезила о том, чтобы изобрести машину времени и вернуться в далёкое прошлое, к нему, спустя 2000 лет, ещё до смены пола Эрыни и почувствовать в себе его член. Но теперь было слишком поздно... С этими мыслями Микаса кончила Кукрыне на холодный окачанелый и посиневший язык. Немного ёрзая, встала с бледного, не подававшего ни единого признака жизни лица. Заботливо вытерла уголки рта Эрыни от сока Императрицы Хизурии, бережно обхватила уёбищную головку двумя руками и поставила обратно на говностул. По впалой щеке Принцессы скатилась горькая слеза.