«Портреты в разбитом зеркале»
(Эссе по актам о невыносимых страданиях, трёх любовниках и одном несчастном коте)

Акт I: Наивный басист с бабочками в животе
Пыточная камера этих отношений открывается с Вовчика, старого пса, рокера не в моде, который в один непрекрасный день решил, что найти любовь — это не миф, а реальность. И вот он, поверив в сладкую сказку, где богиней выступает юная Саша с паническими атаками, врывается в её жизнь с букетом роз, бас-гитарой и мечтами о семейном счастье. В его наивном представлении она — совершенство, нуждающееся в защите, ведь у неё «столько триггеров» и «жёсткие кредиты».

Уже тогда вселенная послала ему первый флажок:
«Вовчик, друг, где твой инстинкт самосохранения? Тебя ждут удар под дых.
Но наш герой решил, что это всего лишь эпизод из мыльной оперы, и продолжил влюблённо покупать суши, варить кофе на рассвете и мыть кеды своей королеве.

Акт II: Кот из ебеней и цыганские окаянства
Сашеньке внезапно захотелось пушистого комочка, который напоминал бы ей, что кто-то в этом мире ещё более беззащитен, чем Вовчик. Он, разумеется, не стал задавать вопросы вроде «Может, ты сама съездишь за котом?». Вместо этого подсуетил кореша с машиной, сорвался ночью в дремучие поля к каким-то цыганам, рискуя нарваться на магию вуду и пожизненную мигрень.

Пока Вова ездил по пыльным дорогам и клянчил котёнка, Саша благополучно… спала (или делала вид, что спит — Богине всё можно). Приехал он на рассвете, уставший, но счастливый: «Ура, у Сашеньки теперь есть кот! Она поймёт, как я её люблю!» — ага, конечно. Как итог, в копилке разочарований: минус пару тысяч на ветер, кот, требующий алиментов, и очередная чёрточка на стене его нервных срывов.

Акт III: Треугольник с перчиком (и вьетнамками)
Нарисовывается на горизонте новый герой: скукоженный повар-вьетнамок, он же женатый, он же «иногда вахтовик», он же «скушаю твоё сердце на фудкорте». Именно он стал одним из катализаторов лавины измен.
«В машине можно посидеть, Саш?»
«Конечно можно, там же и поговорим…»
Что творится в этой машине — остаётся за кадром, но судя по рассказам Вовчика, туда входит стандартный набор: трёхчасовая «беседа» и восторг от того, как легко можно поставить рогообразную корону на голову басисту.

Повар метко подкидывает свои едкие советы:
«Да рыночек порешал, дедок, рок уже давно не в моде. Мож, коньяку хряпнем?»
Одновременно из теней всплывают всякие Шамриковы и бывшие майоты: Саша умудряется и им на ушко пожаловаться — дескать, «Вот Вовочка мне мозг вынес, не могу».

Акт IV: Разбитая гитара, разбитые мечты
Пока в басухе рвутся струны от горьких слёз и созависимости, мы видим, как Сашенька постоянно куда-то уезжает «погулять»: то к бармену, то к бывшему, то куда-то на Алтай, где засели её очередные мутные дружки. Вовчик не спит месяцами, балансируя между таблетками, алкоголем и надеждой, что она «хоть раз хорошо подумает о нём».
«Я ей вон бутеры готовлю, с сырокопчёной колбаской, она же другую не ест, а она тем временем с очередным хуесосом «просто поговорила». Три часа ночи, говорит, спала. Сил нет уже!»

Каждый подобный «вояж» Саши — это новая порция унижения для нашего рыцаря. Но он упорно закрывает глаза, потому что обещал ей чуть ли не мир:
Хотела улететь в Питер? Пожалуйста, держи 40к.
Захотела кредитку закрыть? Давай, я попробую помочь.
Захотела «свободных отношений»? «Да хоть что, лишь бы ты была рядом!»

Но сладкая ложь длится недолго. Саша смеётся: «А нафига нам твой Питер, если можно рулить в машину к повару-вьетнамку? Там всё проще: и бухлишко, и носки с сердечками подкинут».

Акт V: Кульминация падения, или когда агония становится нормой
Вы думаете, что бывает дно, из которого нельзя пробить глубже? Нет, это история показывает обратное. Вовчик бьётся в агонии: бессонница, кошмары, ревность, желание хоть какой-то ответной благодарности. Ему мерещится, что если он будет мыть Сашины шмотки ещё усерднее и кипятить ей лапшу удон в два раза дольше, то она в конце концов встанет на колени, скажет: «Прости, милый, прозрела…».

Реальность даёт нам прямую трансляцию: Саша звонит бывшим, общается со всеми подряд, кроме Вовы, и закатывает скандалы, когда он пытается вывести её на разговор. Она удаляет диалоги, в Discord показывает всем, какая она «крутая потаскуха», а Вовочку выталкивают в бан в три клика: «Баньте его, он мешает мне быть королевой!»

Итог? Наш герой остаётся у разбитого корыта, травмированный и виноватый одновременно. Остатки гордости смещаются в область самоуничижения и самоиронии:
«Да кинули и кинули… Шлюха и шлюха, ну ок».

Но на деле это не «ок», а та самая последняя точка, когда уже не осталось ничего, кроме горечи, осколков доверия и кота из цыганского села.

Эпилог: Боль как искусство
В этой истории нет хэппи-энда. Есть только пиррова победа Сашеньки, которая осталась с набором флиртующих знакомых (и одним особенно бодрым поваром), и бессилие Вовчика, кому теперь остаётся лишь сочинять депрессивные басовые риффы и ждать алиментов с несчастного кота.

Мораль?
Иногда любовь — это тот ещё квест, где главный босс — твоя слепая вера в чудо.
Иногда «богини» оказываются специалистами по колкой манипуляции.
И чаще всего, если тебе приходится бегать за котами к цыганам и мыть девушке кеды, прежде чем она сделала хоть что-то для тебя, — знай, тебя уже ждёт финальный акт трагедии.

Так и заканчивается наше эссе: разодранное в клочья взаимными упрёками, намазанное грязью раздутых ожиданий и пропитанное слезами ночных измен. Вечная история о больном, но упёртом басисте и коварной, но недовольной богине — как метафора того, что можно выжить, даже если проиграл всё на свете. Вот только выжить без самоиронии сложновато.

Занавес.

Саша, откинувшись на сиденье у окна, смотрела на то, как Повар — вахтовик с обветренными руками и хитрой улыбкой — суетится на кухне, ставя на стол бокал вина. Она любила эти мимолётные моменты, когда в квартире было полутемно, а вокруг витал запах пряного соуса и свежего базилика. «Он совсем не похож на Вовчика… но в моём воображении я могу всё перекроить», — подумала она, шаловливо проведя пальцами по своей шее.

Повар обернулся и, небрежно усмехнувшись, приблизился к ней, обдав её ароматом жареной лапши и дешёвого одеколона. При этом его рука скользнула по её бедру, и Саша почувствовала легкую дрожь, усилившуюся игрой теней на стене. Внутренне она представляла, что это не коричневая поварская спецовка прижимается к ней, а старая футболка Вовы, пропахшая репетиционным пивом и дотой.

Она закрыла глаза. «Если на миг забыть, что передо мной вьетнамочный король фуд-корта, и представить, что это… он, Вовчик, со своей трепетной, музыкантской душой…» — Саша чуть ухмыльнулась, приоткрыла губы и ощутила, как на них опустились жадные прикосновения Повара. Но в голове у неё звучали басовые ноты из прошлого — переплетение горечи и сладкого вины, которое она ассоциировала с Вовой.

Дыхание Повара стало хриплым, как будто он уже несколько часов подряд размахивал своей поварёшкой над раскалённой сковородой. Он провёл рукой по Сашиной талии, подтянул ближе, чтобы она почувствовала тёплый шелест его униформы. Однако стоило ей чуть сильнее прикрыть веки — и в мыслях тут же вырисовывался образ Вовы: его волосы, вечно растрёпанные после доты, и тот неловкий, но такой родной взгляд романтика-пьяницы, которого она когда-то считала гением.

— Приятного аппетита, детка, — пробормотал Повар, прикусывая мочку её уха.
— Ммм… — только и выдохнула Саша, продолжая мысленно заменять всю сцену на бас-гитару, налитое пиво и прокуренную комнатушку, где Вова когда-то говорил ей, что она — его единственная богиня.

Повар прижал её к столу, опрокидывая столовые приборы. Металл громыхнул по полу, а Саша сдавленно охнула. В груди колыхнулось знакомое желание, и она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Но ещё сильнее её возбуждало то, что в этот момент она представляла другую картину: «Не брутал с горящими глазами повара сейчас рвётся к моей коже, а неловкий басист, чуть подвыпивший, мечтающий о том, чтобы затянуть меня в свой мир бесконечных аккордов и дешёвого пива.»

Она обхватила шею Повара, запустив пальцы в его волосы, но в фантазии они были густыми и непокорными, как у Вовы. Приближаясь к пику напряжения, Саша выдыхала тихое «Воо…», хотя успевала вовремя прикусить губу, чтобы не выдать себя. Повар, не замечая этих нюансов, продолжал наступление, подогревая её тело жаром и пряными запахами своей кухни.

В конце, когда их дыхание участилось, и всё смешалось во взрыве адреналина, Саша почувствовала мимолётный укол совести. «Я ведь здесь… но мыслями не с ним», — мелькнуло в голове. Однако сожаление тут же растворилось в бульоне страсти и воспоминаний о Вовином басе, колких шутках и тех ночах, когда он для неё буквально свернул горы… а она стояла в дверях, выбирая, остаться ли или уйти к очередному повару.

Саша тяжело дышала, пока Повар довольно улыбался, вырисовывая на её бедре какие-то кулинарные иероглифы и явно не подозревая о том, что всю эту встречу её сердце билось в такт чужим воспоминаниям. «Всё ли мне равно, с кем я сейчас… если в голове у меня Вова?» — фаталистически подумала она.

Звук вибрирующего телефона прервал момент — на экране высветилось имя «Вова: пропущенный». Саша спрятала экран, улыбнулась сама себе и мягко поцеловала Повара в шею. «Один звонок, и всё унесётся в мясорубку старых историй… но пока пусть будет так», — решила она, ещё крепче прижимая к себе того, кого сейчас видела чужими глазами.

В комнате вновь запахло пряным соусом, а в Сашиной душе — шумом рок-концерта с басовой линией, которую она никак не могла отпустить.

Саша и Повар: парад парадоксов

Саша медленно зашла на тёмную кухню фудкорта, где пахло жареным луком и пряными специями. Повар-вьетнамок сидел на стуле, откинувшись спиной к холодной кафельной стене. Без своего привычного прищура и смешливых комментариев он выглядел более таинственным… и, может, даже чуть привлекательным?
Она сделала пару шагов, гулко стуча каблуками о плитку. Повар криво ухмыльнулся, жестом предложил ей присесть на колени. Саша вела себя уверенно: ведь она так любила, когда ею восхищаются, когда за ней бегают, когда ради неё совершают безумства… И сейчас именно этот вечно подшучивающий и троллящий тип приготовился исполнять её маленькие прихоти.
Но в голове Саши, пока она приближалась, всплывало чужое лицо.
Вместо насмешливого взгляда Поварёныша ей вдруг мерещились глаза Вовы — того самого, обиженного, но жутко романтичного басиста. Она вспоминала, как его длинные пальцы уверенно перебирали струны, как он невольно покусывал губы, когда играл что-нибудь особенно чувственное.
Сердце начинало колотиться сильнее: в воображении Саши на стуле сидел уже не вахтовик с едкой ухмылкой, а старый рокер, который точно знает, куда направить поток дикой энергии…
— Саша, чёрт возьми, давай уже к делу,— пробасил Повар, незаметно водя рукой по её бедру.
Но в голове Саши голос звучал немного по-другому — грудной, чуть надломленный от вечного недосыпа и драм. “Это Вовчик?” — пронеслось в мозгу.
Она расстегнула пуговицу его рабочей куртки и мысленно видела не заляпанный соусом передник, а футболку с выбеленным логотипом нирваны. Её дыхание участилось, когда руки Поваряги обхватили её талию. Она не сдержала лёгкого стонущего смешка — ведь чувствовала, как внутри неё растёт странный азарт.
В мыслях:
> “Вова, хм… как же ты бесишь меня своим нытьём… но, чёрт, твоя неуклюжая сексуальная энергия вечно держала меня на крючке. Когда ты играл на своей дурацкой басухе, я готова была слушать тебя часами… И если бы ты сейчас прижал меня так же, как этот скуфиндуй с вьетнамками…”
Повар продолжал своё неспешное наступление, совершенно не подозревая, что его место в фантазиях Саши давно занято. Он наклонился к её уху, что-то жарко шепча. Но для неё это звучало как надломленный голос:

> “Саш… я люблю тебя, несмотря на весь трэш,” — будто бы сказал Вовчик, хотя на деле это могло быть элементарное: “Сейчас зальём соевый соус, родная.”

Саша рассмеялась, откинув голову назад. Рука повара скользила по пояснице, а она закрыла глаза и прикусила губу, чтобы погрузиться глубже в своё видение:
Вовчик вместо повара — такой же безумный, как все их отношения. И вместо запаха фритюра и чили она будто чувствовала винтажный аромат гитарных струн и табачного дыма.
— Ещё раз назови меня “Богиней”, — выдохнула она.
Повар отвлёкся от своих мыслей и сдавленно хохотнул:
— Да ты у меня не только богиня, но и королева кулинарного яда, — его рука на миг сжала её запястье.
Но снова, снова это было не его лицо. Саша практически видела перед собой страдающего, полубезумного Вову, который и впрямь мог бы назвать её богиней… а может, и по-другому, в зависимости от его настроения.
Возбуждение накатывало волнами, изящно смешиваясь с угрызениями совести и лёгкой ноткой злорадства: ведь она знала, что творит. Была ли она сейчас с Поваром или с призраком Вовы? Этот вопрос, на самом деле, давно перестал её волновать. Главное — получить свою порцию адреналина.
— Ну что, богиня? — промурлыкал Повар, притягивая её к себе.
Саша приоткрыла губы, готовая ответить. И в этот самый момент её воображение сыграло злейшую шутку — на короткий миг перед глазами промелькнули обиженные глаза басиста, сцепленные осенние кроссы, скомканные квитанции на покупку суши, потраченное время, кредитки… всё, что когда-то составляло ад их отношений.
Она содрогнулась от острого ощущения той самой боли и, вопреки всему, ещё сильнее ощутила возбуждение. Это была смесь стыда, тоски по страданиям Вовы и беззаботного, плотского веселья с Поваром.
Повар заметил, как она едва ли не дрожит у него в руках, и, решив, что это от вожделения к нему, самодовольно скользнул губами по её шее. Но Саша шёпотом проронит:
> “Вова…”,
— и тут же, осознав, сжав зубы, переделает:
— ”В-вот так…”
Она зарылась пальцами в волосы Поваряги, стараясь прогнать наваждение, сконцентрироваться на реальности, на его горячих прикосновениях, на том, как она сейчас позволит ему "обожествлять" её тело. Но внутри всё ещё подспудно звучит тяжёлая нота бас-гитары.
Вскоре вся кухня наполнилась сплошным шумом — стуком об металлическую мойку, смешанными стонами и смешками на выдохе. Саша закрывала глаза, чтобы видеть не свет тусклой лампы, а лицо другого: старого рокера с буйной шевелюрой и мечущимися зрачками.
Кульминацией же стало то, что в какой-то миг она успела прошептать:
> “Чёрт, Вов…”
А Повар лишь выдал своё неизменное:
> “Рыночек порешал, красотка…”

И в этом столкновении двух параллельных миров, двух образов — грубоватого, но надёжного Вовы из её памяти и самоуверенного повара с вечно подколами на языке — Саша ощутила чистую смесь страсти и собственной токсичности. Ей не так важно было, кто на самом деле сейчас перед ней. Ей нужно было здесь и сейчас восполнить пустоту, прикрыть все пробоины, затыкая их то поваром, то призраками прошлого.

Когда всё закончилось, Саша так и осталась сидеть на холодной плитке, тяжело дыша. Повар криво улыбнулся и, уходя, бросил что-то про “карма восточная” и пьяную ночную прогулку. Она же, приходя в себя, в глубине сознания продолжала видеть Вову: как будто он стоял с ней рядом, держал её за руку и тихо спрашивал:
> “Саш, может, ты всё же определишься, чего хочешь?”
Но ведь Саша не готова отвечать на такие вопросы. Лучше просто оттолкнуться от плитки и двинуться дальше. У неё был всего один девиз в тот момент:
> "Богиня не обязана никому объяснять свой выбор."

Вот только почему-то лицо Вовы в её мыслях этого выбора не принимало.

Саша едва слышно прикрыла дверь квартиры, где наверху уже начинал что-то бормотать сонный Вова. Он шёпотом звал её: «Куда ты? Всего на пару минут?..» – но она лишь коротко ответила, что сейчас вернётся. В груди у неё колотилось сердце: ведь она знала, что «пара минут» в машине у повара может обернуться чем-то совсем иным.

Когда она спустилась во двор, то увидела знакомую машину. Окна запотевшие, воздух вокруг пропитан декабрьской прохладой. Фары мигнули, приглашая её внутрь. Она скользнула на переднее сиденье и тут же ощутила, как тёплый воздух из обогревателя обволакивает ноги, а от повара веет неприкрытым самодовольством. Он улыбался ей своей фирменной ухмылкой, которую она и терпеть не могла, и жадно жаждала одновременно.

— «Привет», — сказала она чуть нервно, рассматривая детали салона, лишь бы не встретиться с ним взглядом.
— «Привет», — отозвался он, откидываясь на спинку кресла. — «На пару минут, да?»

Саша кивнула и, наконец, решилась посмотреть прямо на него. Её рука нервно поправила лямку на плече — в голове вспыхнул образ Вовы, оставленного наверху, но тут же сменился на предвкушающий взгляд повара. Он чуть подался к ней, и она почувствовала, как внутри всё напрягается от его резкого приближения. Она сделала вид, что отстраняется, но на самом деле чувствовала, как от каждого его движения в животе нарастает томление.

— «О чём хотела поговорить?» — спросил он, и его голос прозвучал слишком уж невинно для происходящего.
— «Не знаю», — честно пожала плечами Саша, а затем выдохнула: — «Просто... я не могу надолго, Вова ждёт».

Он ухмыльнулся, и в этой ухмылке словно читалось: «Ну и что? Пусть ждёт». Его рука скользнула на подлокотник между сиденьями, а вторая уже касалась её колена. Тонкий слой ткани не скрывал, как у неё по коже побежали мурашки. Саша отвела взгляд, но не отстранила его руки.

— «Вова, Вова...», — полушёпотом протянул повар, поглаживая её ногу и слегка сжимая её бедро. — «Думаешь о нём даже сейчас?»

Она горько усмехнулась, стараясь взять себя в руки, но её дыхание выдавало, что внутри всё сжимается от смешанных чувств: вина, влечения, желания, злости. И внезапно её накрыло ещё сильнее: перед глазами всплыли образы Вовы — как он мыл её кеды, встречал с пивом, как он, глядя на неё, преодолевал своё хроническое недоверие к миру. Но при этом она сидит здесь, на кожаном сиденье, которое приятно похрустывает под её движениями.

Повар наклонился ближе, Саша почувствовала его горячее дыхание у себя на шее. Она на миг зажмурилась и внезапно представила себе не повара, а Вову. Представила, как руки басиста, чуть дрожащие от страсти и нервного напряжения, скользят к её талии, в то время как его дыхание неровно обжигает ухо. Но реальность быстро вернулась, когда она услышала тихий хрипловатый смех повара.

— «Расслабься», — проговорил он, нисколько не смущаясь, что ей, возможно, не до конца комфортно.

И Саша вдруг поняла: именно эта дерзость и небрежность в поваре её и тянет, и бесит одновременно. Она сделала глубокий вдох, словно бросаясь в омут, и потянулась к нему. Их губы столкнулись резко, чуть болезненно, но именно такая резкость сейчас была ей нужна. Он ответил с жадностью, мгновенно крепко прижимая её к себе. Его ладонь с колена переместилась к её пояснице, а затем осмелела ещё дальше.

— «Не здесь», — прошептала она, легонько прикусив его нижнюю губу, но уже не отстраняясь.
— «Почему бы и нет? Вова же ждёт…» — Он поцеловал её так, что любой дальнейший протест потерял смысл.

Шквал страсти накрыл машину, окутывая их во мглу запотевших стёкол. Саша слегка приподнялась, чтобы пересесть к нему на колени. Сзади что-то стукнуло — видимо, её сумка упала. В голове крутился вопрос: «Что, если Вова услышит, как я здесь задыхаюсь?» — но вместо страха в ней вскипело странное возбуждение.

В этот миг она снова представила, что перед ней не повар, а Вова — тот, который разбивал вдребезги басовые риффы, когда хотел выплеснуть свою душевную боль. Саша почувствовала, что её всё сильнее захватывает обманчивая фантазия: она словно ощущала под ладонями не грубую ткань поварской куртки, а футболку, в которой Вова когда-то репетировал. В воображении слышался рваный ритм бас-гитары, отбивавший такт их импульсивным движениям.

Саша судорожно вздохнула, когда повар поймал её за затылок, запрокинув голову, и позволила себе короткий стон. «Слишком громко?» — успела подумать она, но в ту же секунду поняла, что не может остановиться. Его рука тем временем скользнула под её одежду, разжигая еще больше жарких искр. Она дотянулась до воротника его куртки, буквально вцепляясь в него, как будто от этого зависела её жизнь.

И тут сердце сжалось от контраста: суровая, бесцеремонная хватка повара — и тот нервный трепет, с которым действовал бы Вова, будь он на его месте. Сценарий из её фантазии и грубая реальность перемешались, заставляя её губы снова искать поцелуй, чтобы приглушить захлестнувшие чувства.

— «Чёрт…», — выдохнула она, не то проклиная себя, не то требуя продолжения.

Повар усмехнулся, будто считывая её внутреннюю борьбу, и, похоже, находил в этом особый кайф. Ладони прочно легли на её бёдра, притягивая ближе. Саша почувствовала, как с каждого касания ей становится горячее, в голове словно стучал громкий ритм: «А вдруг нас кто-то заметит?» — но это лишь подливало масла в огонь.

Его хриплый шёпот раздался рядом:
— «Что ты такая напряжённая? Думаешь о ком-то другом?»

Она нервно хихикнула, пытаясь скрыть волну смущения и вины. Но толчком бёдрами дала понять, что не намерена сейчас ничего объяснять. Её язык нашёл его, в поцелуе сплетаясь так, что у обоих из груди вырывалось тяжёлое дыхание. Внутри неё словно пронзало то ощущение запретного сладкого безумия, когда головой понимаешь, что всё это может дорого стоить, но телу уже наплевать.

Спустя несколько бесконечно долгих минут они отпрянули друг от друга, переводя дух. Запотевшие окна автомобиля скрывали их от внешнего мира, но в воздухе витал электрический разряд. Повар первым разомкнул объятия, глядя на Сашу с лёгкой самодовольной усмешкой:

— «Ну что, поговорили?»

Она молча кивнула, попытавшись привести в порядок свою одежду. Её руки чуть дрожали от перевозбуждения и осознания того, что вот сейчас она поднимется обратно, а там — Вова. И всё это кипело как адский коктейль в её голове: стыд, вожделение, тяга к дурацким авантюрам и странная тоска по тому, кто никогда не узнает, что она здесь в машине представляла… его.

Ей захотелось сказать что-то ядовитое в ответ, но слова застряли в горле. Она только ещё раз пригладила волосы и смотрела в затуманенное стекло. Сердце гулко стучало. «Через минуту я уйду, а потом что? Снова в ту же историю, снова в тот же круг?» — промелькнуло в голове, но ответа не было.

Повар, не теряя боевого настроя, взялся за руль:
— «Довезти тебя до подъезда?»

Саша фыркнула:
— «Я же сказала, всего на пару минут. Справлюсь сама».

Она вышла из машины, ловя на себе прощальный взгляд повара, полный самоуверенной насмешки. Пока она отдалялась, пытаясь выровнять дыхание, ему, казалось, всё было ясно: рыночек действительно порешал, а она всё никак не выберется из собственных противоречий.

Саша слышала, как за спиной хлопнула дверь авто, а затем машина начала плавно отъезжать. Всего пару минут — и её жизнь снова перевернулась с ног на голову. Теперь оставалось лишь вернуться к Вове. И ладони у неё почему-то не остывали, словно всё ещё ощущали чужую горячую кожу.

---
Уого Саша на самом деле хотела бы видеть рядом в эти «пару минут»?

Сцена: Ночная парковка у дома Вовы

Саша быстро обувает ботинки, в спешке натягивает куртку и крадучись выходит из подъезда. Поднимает взгляд на окна там, где остался Вовчик. Он всё ещё сидит у себя, возится с бас-гитарой, до конца не подозревая, что происходит. Саше то ли страшно, то ли захватывающе интересно. «Просто выйду на пару минут. Поговорить…» — уверяет она себя.
В нескольких шагах от неё мерцают фары припаркованной машины. Внутри полумрак, но в отсветах уличного фонаря виднеется силуэт Повара — мужчины с укоризненной ухмылкой. Он покачивает головой, словно заранее знает, зачем она пришла.
Саша открывает переднюю дверь и скользит на сиденье. Тёплый воздух из печки бьёт в лицо, смешиваясь с ароматом дешёвого освежителя и слабым запахом табака.
— Ну что, на пару минут? — Повар произносит это с насмешкой, трогает рычаг коробки передач, будто пытаясь занять руки, а на самом деле даёт Саше время принять решение.
Она притворно вздыхает, стараясь выглядеть спокойнее, чем чувствует на самом деле. Внутри всё пульсирует, сердце стучит в ушах. «Зачем я это делаю?» — мелькает мысль. Но вместо ответа её охватывает острое желание: совместить это адреналиновое чувство бегства и вспышки запрета.
— Просто поговорить… — едва слышно повторяет она.
Повар улыбается и наклоняется ближе. Саша слышит, как он прикусывает губу и еле заметно выдыхает ей в шею — его тёплое дыхание обжигает кожу. Она закрывает глаза. И словно в тот же миг пространство накрывает новая волна фантазии: перед её внутренним взором вдруг возникает лицо Вовы. «Это его руки сейчас на моих бёдрах?» — странно щемяще думает она, когда Повар мягко касается её талии.
— Эй, ты где летаешь? — слышит Саша глуховатый голос из-за своего наваждения.
Она открывает глаза — в салоне горят лишь тусклые фары приборной панели. Её дыхание сбивается, она не отвечает, а лишь тянется навстречу, чтобы ощутить силу его объятий. Но в тот миг, когда губы Повара с жадностью прижимаются к её губам, в голове опять всплывает образ Вовчика: его длинные пальцы на грифе басухи, потерянный взгляд. И это контрастное воспоминание так по-своему заводит, что внутри всё сжимается в пульсирующий ком.
Повар, ни о чём не догадываясь, медленно проводит рукой под её куртку, обжигая кожу под тканью. Он впечатывается в её губы, а она почти захлёбывается в этом поцелуе, тщетно пытаясь вырваться из собственных мыслей.

«Если бы это был Вова…» — проскальзывает в голове, и от этого смелого воображения её бросает в жар.

Она отвечает Повару ещё более страстно, пропуская пальцы в его волосы, слегка дёргает за ворот. Внутри всё смешивается: одновременно чувствуя присутствие здесь и сейчас — с вахтовиком, чья рука уже скользит по внутренней стороне бёдра, — и в то же время видя перед собой лицо Вовы, измученное ночными бессонницами.
От этого двойного ощущения возбуждение набирает обороты. Саша выгибается и тихо стонет, когда Повар легонько задевает чувствительную область на её шее. Кажется, пространство вокруг сжимается, исчезает всякий стыд — только этот миг, только эти прикосновения, которые словно бросают вызов всему, о чём она так долго боялась думать.

«Вова…» — сжатый вдох. — «Почему я вспоминаю тебя сейчас?»

Но разум бессилен перед горячей близостью: Повар привлекает Сашу ближе, она почти оказывается у него на коленях, упираясь рукой в приборную панель, чтобы не нажать на клаксон. Её волосы чуть растрёпаны, дыхание прерывистое, а глаза блестят в полумраке.
— Саш, милая, ты трясёшься… — шепчет он, одновременно сжимая её бёдра так, будто пытается оставить на них свой незримый след.
Саша в ответ лишь тянется к нему, приникает в поцелуе, стараясь вытеснить из головы Вовчика и его отчаянные мольбы. Но чем дальше заходит эта сцена, тем ярче вспыхивает в мыслях картина: как бы сейчас выглядел Вова, если бы оказался на месте Повара? Может, его движения были бы нескладными, но зато искренними? Может, он бы сильнее дрожал, боясь потерять её ещё раз?
Это наваждение делает её движения порывистыми и горячими. Повар решает, что это его заслуга, и прижимается к Саше ещё крепче, нашёптывая на ухо что-то — банальное, дерзкое, полное самоуверенности.
Салон автомобиля наполняется их тяжёлыми вздохами, а окна начинают запотевать. Саша прикусывает свою нижнюю губу, не давая вырваться стону. Лёгкая дрожь пробегает по ногам. Ей безумно жарко и... страшно, потому что, как бы сильно Повар ни касался её, внутри её головы всё громче звучит эхо: «Вовчик, ну почему ты там наверху, в квартире, а не здесь?»
И в этот кульминационный момент она почти внезапно отстраняется, шумно выдыхая. Повар удивлённо смотрит на неё, не понимая, что произошло, ведь только что они были готовы сгореть в этом танце страсти. Саша пытается выровнять дыхание, чувствует, как сердце бьётся под ребрами, и отводит взгляд.
— Я… — выдавливает она, подбирая слова. — Мне надо… назад.
Повар выглядит слегка обиженным, но при этом ухмыляется: «Всегда пожалуйста. Будешь готова — свистни.»
Саша, неловко заправляя растрёпанные волосы за ухо, открывает дверцу. Оглядывается на заднее сиденье — как будто там может прятаться призрак Вовчика, который, возможно, следил за всей этой сценой. Но нет, всё тихо, только её собственная совесть пронзительно кричит внутри.
Она выходит из машины, выдыхает холодный воздух ночи. Тепло тела ещё горит, а в голове смешались вина, возбуждение и странная сладко-горькая тоска по тому, кто остался в квартире наверху.

Ламповый вечер.

В старенькой квартире, пропахшей тёплым светом лампы и ароматом свежеиспеченных вафель, Саша сидела в большом мягком кресле, поджав ноги под себя. На коленях у неё лежал случайно взятый плед, под которым она всё равно ощущала лёгкую прохладу поздней осенней ночи.
Рядом, в полутени, виднелся Вова, держащий в руках свою любимую бас-гитару. Вечер, наконец, выдался спокойным: они оба решили отказаться от шумных тусовок и надоевших ссор, выбрав домашний уют вместо очередных скандалов и разбитых иллюзий.
Саша посмотрела на Вову — при мягком свете лампы он казался каким-то необычно спокойным, почти уверенным. Его длинные пальцы касались струн, извлекая низкие, немного гулкие, но в то же время обволакивающие звуки. Мелодия, которую он подбирал, была негромкой — будто разговор на грани слышимости, признание, нашёптываемое в тишине.
Она улыбнулась, пригладив рукой своё взъерошенное после душа каре, и подалась чуть вперёд. В этот момент Вова словил её взгляд — и в его глазах мелькнула робкая радость: он видел, что она действительно слушает, действительно погружается в атмосферу.

«Чёрт, да она выглядит так, будто сейчас вся моя», — подумал он, и от этой мысли внутри затрепетало.

Но Саша, хоть и вслушивалась в мелодию, почему-то ловила себя на том, что сквозь очарование этой ламповой обстановки в сознание упорно пробивается другой образ. Мелькают воспоминания о том человеке, который излучал совсем другую энергию, с ироничной ухмылкой и насмешливыми подколами. «Опять я думаю не о том… И зачем?» — упрекнула она себя.
Ноты обволакивали её слух, и Саша закрыла глаза. Она видела себя в параллельном мире: сидящей не здесь, а, может быть, в машине, или в каком-нибудь фуд-корте, или вовсе в чужом городе. Было в этом что-то возбуждающе-противоречивое. И даже сейчас, когда казалось бы, она рядом с Вовчиком, в тихой гармонии, внутри всё равно клубился смутный рой мыслей.
Вова, незная об этих мыслях, всё же ощущал нечто смутное. Он заметил, как иногда она хмурит брови, словно что-то вспоминая, и как чуть дрожат её губы в слабом свете лампы — будто она собирается что-то сказать, но так и не решается.

— Тебе нравится? — спросил он наконец, прервав плавное журчание звуков и чуть подняв голову.
— Да… очень, — ответила она, слабо улыбнувшись и проведя рукой по плечу, словно стараясь сбросить посторонние мысли. — Это… красиво.

Она не соврала: по-своему это было очень красиво. Но красота эта напоминала тёплую ванну, в которую окунаешься, когда чувствуешь вину или растерянность. Как будто пытаешься смыть с себя следы, которые оставили другие переживания и решения.
Вова, немного приободрившись, продолжил играть. Низкие переливы баса снова заструились, похожие на лёгкие волны, скользящие по берегу её сознания. На миг ей даже захотелось наклониться ближе, обнять его, спрятаться в его кашемировом свитере и просто послушать эту мелодию до утра, не думая о прошлом.
Но где-то глубоко внутри она всё равно не могла полностью отключиться от тех мыслей, которые уводили её туда, где царил совсем другой ритм, другая энергия. «Не время и не место…» — уговаривала себя Саша, стараясь сосредоточиться на том, что творится здесь и сейчас.
Вова тем временем плавно закончил очередную партию, поставил бас на колени, приглушив струны ладонью, и взглянул на неё так, как будто хотел прочесть в её реакции весь смысл мира. В полумраке его лицо казалось более грубым, а на лбу выступили тонкие бисеринки пота от нервного напряжения, будто он очень боялся спугнуть эту хрупкую идиллию.

— Пойдём чаю заварим? — предложил он, почувствовав, что нужно разбавить обстановку.

Она кивнула, сбросила плед и встала, поймав свой собственный взгляд в отражении окна. Там, за окном, стлалась прохладная темнота ночи, и Саше на миг показалось, что кто-то наблюдает за ними, как за сценой из спектакля.
«Прости меня, Вовчик…» — мысленно произнесла она, прокручивая в голове образ того, о ком ей не стоило бы сейчас вспоминать.

Саша сделала шаг навстречу Вове, взяла его за руку. Они ушли на кухню пить чай, и в квартире воцарилась новая тишина, наполненная обрывками муки совести и тихого, почти волшебного уюта.
Снаружи всё также холодно, а внутри этой комнаты им будто бы хорошо — ровно настолько, насколько она позволит себе этот уют, пока тени прошлого и чужие улыбки всё ещё не отпускают её сердце.

---

Хмурый осенний вечер. Саша и Вова заперлись в его слегка обшарпанной квартирке, где по стенам бродят тени от старого торшера. За окном завывает ветер, а в комнате пахнет сигаретами и, почему-то, охотой крепкой — странная смесь, которую Вова, кажется, уже и не замечает. На столике догорают свечи, пуская в воздух чадный аромат ванили, перемешанный с выхлопами соседского подъезда.

В этот раз всё должно было быть идеально: они давно не проводили вечера вдвоём, без ссор, без неожиданного «Я сейчас отойду поговорить» и уж точно без поварских подъездных посиделок. Вова нарочно вымыл посуду (ещё в обед!), расставил пахучие свечи вокруг комнаты и приготовил свою бас-гитару, как солдат на параде.
— Давай я сыграю… что-нибудь особенное, — шёпотом говорит Вова . Кисти его рук чуть подрагивают, словно он вот-вот раскроет какую-то тайну.
Саша притихла в кресле, укутавшись в махровый плед. Она смотрела на него с миловидной улыбкой: о да, она обожает, когда Вова играет на басу — в такие моменты он выглядит почти героическим. Почти её идеалом… «А ведь бывало и хуже, — мелькнула у неё мысль. — Но почему-то сейчас так лампово.»
Вова провёл пальцами по струнам, и низкий, вибрирующий звук прошёлся по комнате, словно мягкая волна. Её тело отозвалось лёгкой дрожью, а сердце застучало быстрей. Казалось, это именно тот момент, когда всё в их сумбурных отношениях чуть-чуть выравнивается. Она вдыхает, чуть прикусывает нижнюю губу и опускает взгляд на открытый край пледа: внутри накатывает томительное, приятное тепло, смешанное со щепоткой вины за всё, что происходило раньше.
Однако в уголках её сознания уже набирает силу другой голос: «А если бы рядом был тот самый Повар? Он ведь так по-другому пахнет…» — Саша непроизвольно моргнула, прогоняя навязчивую мысль, но она вцепилась, как назойливый комар, в её воображение. «Мысли, прочь! Сейчас я тут, а не в машине!»
Вова погружался во всё более замысловатую мелодию, глаза его щурились от напряжения, а губы растягивались в мимолётной улыбке. Саша прокручивала пальцами край пледа, осознав, что её дыхание стало чуть более прерывистым. Всё выглядело так таинственно, что даже чадящая свеча в стеклянной банке заиграла отблесками на стенах, превращая их в гротескных тварей, пляшущих в углу комнаты.
— Знаешь, я… — начал было Вова, но осёкся. Он хотел сказать, как сильно ценит эти моменты. Как рад, что она сидит тут, румяная, слегка задумчивая, пусть иногда и вспоминающая другого. Но слова застряли в горле, и вместо этого он усилил громкость своих аккордов, будто желая сказать всё через музыку.
Саша поднялась с кресла, тихо отложила плед в сторону. Движение выдало лёгкую, лихорадочную решимость: она чувствовала, что между ними вот-вот проскочит искра. Звук бас-гитары, эти томные полутона, вибрации в воздухе — всё пробуждало в ней острое желание, смешанное с дурманящей ностальгией по тем ночам, когда они были беззаботными. Тело напряжено, но при этом радуется: она сделала полшага к Вове, ощутила, как вибрации музыки стали ещё отчётливее.
— Мне нравится, когда ты играешь… — выдохнула она, опускаясь на колени возле него.
От этого взгляда в упор у Вовчика перехватило дыхание. Он оборвал мелодию, поставил бас на пол, аккуратно прислонив к дивану. Саша коснулась его груди, скользнув ладонями снизу вверх, чувствуя, как он весь задрожал — смесь нервного восторга и тихой опаски, словно он боялся, что через минуту она может сорваться и уйти в ночи.
Свет торшера качнулся, и тени на стенах превратились в уродливых каракулей. Абсурд этого момента щекотал нервы: они были вместе, как в лучших сценах голливудской мелодрамы, а в голове у Саши всё ещё хихикало надоедливое воспоминание о поваре. «Не смей, — мысленно прикрикнула она на себя. — Теперь только Вова.»
Её пальцы продолжили своё исследование: вниз по его ребрам, по талии, скользнули к поясу брюк. Вова, разгорячённый и ошарашенный таким напором, дёрнулся чуть назад, но тут же прижал Сашу к себе, запустив руку в её волосы. Она выдохнула ему в шею — тёплый, несдержанный выдох, пропитанный всем напряжением последних месяцев.
— Хочешь… — начал было Вова, но снова не нашёл слов.
Саша шепнула что-то ему на ухо, несвязное, дрожащее от возбуждения. Потом робко поцеловала его в ключицу. Ламповость момента заполнилась новой нотой: эротической, почти греховной сладостью. Плед остался лежать брошенным на полу, грудой мягкой ткани, в то время как их тела искали друг друга.
Она опустила руку ниже, а у Вовы по спине пробежали мурашки. Музыка в его голове гремела уже другая: рваные, страстные риффы, заглушающие остатки горечи. Его губы нашли губы Саши — неловкий, но жадный поцелуй, их дыхание смешалось, а снаружи завывал ветер, словно от зависти.
Поцелуй распался на череду коротких вздохов, а в промежутках Саша прокручивала в голове совершенно абсурдную картину: «Мы бы могли вместе сорваться в Питер, чтобы он смотрел, как я…» Она встряхнула головой, возвращаясь в реальность, прижавшись к Вове ещё крепче, чтобы отгородиться от наваждения.
Они переместились к дивану, и Вова неловко сдёрнул с него какую-то футболку. Нагнувшись, он хотел убрать подальше свою гитару, но опрокинул кружку с чаем — и горячие капли брызнули им на ноги. Оба вскрикнули, а потом расхохотались, не выпуская друг друга из рук. Чай зашипел, попав на свечку, и та погасла, оставив комнату в полумраке, где едва видны были только их силуэты.
И именно в этой доле секунды — когда чувство смешной катастрофы от пролившегося чая встретилось со страстным пульсом настоящего момента — что-то щёлкнуло у Саши в груди.
Она резко притянула Вову, приникая к его губам снова, более жёстко и требовательно, чем прежде. На мгновение ей почудилось, что за их спинами, в темноте, маячит улыбка Повара — он будто смеётся над ними. Но ей было всё равно: сейчас всё, что имело значение, — это взволнованный Вова, его сбивчивое дыхание, чуть влажные от разлившегося чая колени и музыка, которая до сих пор звучала эхо в их головах.
— Я… я счастлив, — почти прохрипел он, когда её руки сомкнулись вокруг его шеи.
Саша не ответила — в её глазах читался целый ворох эмоций, и в том числе тревожная сладость от того, что на задворках сознания таится облик другого мужчины, чужих машин, других запахов. Но она упрямо игнорировала это, погружаясь в горячий и абсурдно-пьянящий миг с Вовой.
Ветер снаружи стих, старый торшер тихо потрескивал. И когда они, наконец, притихли в объятьях, тяжело переводя дыхание, воцарилась такая густая, парадоксальная тишина, что им двоим показалось: весь мир замер, чтобы не прерывать их хрупкое затишье перед очередной бурей.

Саша приоткрыла входную дверь квартиры Вовы, бросая в его сторону быстрое, почти виноватое «Я только на пару минут». Лицо басиста отразило смесь ревности, растерянности и злости, но он сдержанно кивнул, позволяя ей уйти. Путь вниз по лестнице занял всего несколько мгновений, но с каждым шагом у Саши внутри росла странная вибрация: нервный трепет смешивался с нечестивым предвкушением.
Когда она вышла на улицу, машина Повара — ненавязчиво серого цвета, стояла у бордюра с приглушёнными фарами. Саша нетерпеливо огляделась, словно боясь, что кто-то заметит её побег, и скользнула на пассажирское сиденье, тихонько прикрыв за собой дверь.
— «Здравствуй,» — произнёс Повар, улыбаясь своим фирменным полухищным прищуром. Он не ждал объяснений — знал, что Саша пришла по собственному желанию. Её дыхание выдавало всё: исподтишка в ней бушевал возбуждающий адреналин, вызванный мыслью о том, что наверху остался Вова, который может в любой момент выглянуть из окна.
Саша нервно сглотнула, переводя дыхание после быстрого спуска. Она была вся на взводе: недавний спор с Вовой ещё пульсировал в висках, а замирающее чувство вины лишь подстёгивало её любопытство и желание «погорячее». Запах табачного дыма и дешёвого освежителя воздуха, которым пахло в салоне, казался сейчас обволакивающим и чуть ли не интимным.
— «На пару минут, да?» — Повар провёл рукой по её волосам, сминая тонкие пряди в легонький беспорядок.
Саша кивнула, стараясь казаться хладнокровной, но внутри всё сжалось в комок противоречий. Она чувствовала, как рука Повара, скользя по плечу, начинает прочерчивать тропинку к её талии. Едва заметное покалывание побежало у неё по коже.
— «Только поговорить?» — он приподнял бровь, а затем наклонился ближе.
Вместо ответа Саша выдохнула короткое «ммм», позволяя ему приблизиться и прикоснуться губами к её шее. Она невольно зажмурилась, стараясь держать в узде хаотичное смешение мыслей: от сочных воспоминаний о моментах близости с Вовой — до уколов совести и возбуждения, которое перехлёстывало.
Повар продолжил ласкать её шею, постепенно опускаясь к ключицам, а Саша, положив ладонь ему на затылок, вынуждала его двигаться ещё ниже. Автомобильное сиденье слабо скрипнуло, когда он перестраивался поудобнее. Саша почувствовала, как его другая рука, осторожно пробираясь под край её куртки, прижимает её сильнее к спинке кресла.
На короткий миг она приоткрыла глаза и представила, как бы выглядела эта сцена, если бы на месте Повара был Вова: возможно, чуть неловкое, но такое знакомое касание, запах гитарных струн и терпкий аромат разливного пива, которым он иногда «душился», смешанные с его вечной тоской. От этой мысли внизу живота у Саши вспыхнуло ещё большее жжение.
— «Эй, ты где?» — пробормотал Повар, перехватив её задумчивый взгляд.
— «Я здесь», — ответила она, резко притягивая его за воротник футболки, чтобы вновь слиться в поцелуе. Их губы сомкнулись жадно, с отчаянной настойчивостью двух людей, которые знают, что время ограничено, и любое шевеление за окнами может прервать их сиюминутную связь.
Саша чувствовала, как её тело то напрягается, то расслабляется, поддаваясь наплыву желания. Повар скользнул ладонью по внутренней стороне её бедра, а она, почти против воли, тихо застонала. Смесь страха (что Вова в любую секунду может выйти во двор) и дикого возбуждения окончательно овладела её разумом.
Она хваталась за него, словно пытаясь вырвать кусок этого момента, а внутри каждая клетка кричала о жажде, в которой вдруг смешалось воспоминание о горящем взгляде Вовы, когда он находился в разгаре своих нервных срывов. Этот контраст — грубоватая уверенность Повара и болезненная обида Вовы — сводил её с ума.
— «Ты такая горячая…» — прохрипел Повар, задыхаясь от страстных поцелуев.
Саша откинула голову назад, тяжело дыша:
— «Ага…» — ей не хотелось вдаваться в подробности, ведь в глубине души она понимала, что часть этого пыла вызвана не только им.
Её пальцы впивались в обивку сиденья, когда Повар, склонившись к её уху, выдыхал что-то низким шёпотом, едва различимым, но, казалось, пропитанным солью его насмешек и троллинга. Она ощущала его близость, слышала стук собственного сердца и старалась не думать о том, как близко от них сейчас Вова и его возможная реакция. Саша заставляла себя погружаться глубже, закрывая глаза и стараясь вжиться в это. И всё равно тень Вовы не отпускала её мысли.
Когда дыхания стали совсем тяжёлыми, а окна машины начали запотевать, Саша почувствовала, как Повар чуть отстраняется, бросая оценивающий взгляд в её глаза. В ней полыхнуло чувство вины — и в то же время невероятно сладкого триумфа. Она рискнула, она отдалась моменту, и теперь короткая встреча в машине обещала, что она в очередной раз выйдет оттуда на полусогнутых ногах, вся пропитанная тайной и адреналином.
— «Вернуться успеешь?» — иронично поинтересовался Повар, скользнув ладонью по её щеке.
— «Да», — тихо выдохнула Саша, нащупывая ручку дверцы. Холодный воздух ночи ворвался в машину, словно напоминая, что реальность подступает слишком близко.
Уходя, Саша краем глаза заметила, как Повар проводит языком по губам, словно смакуя каждое прикосновение. Её щеки горели, а в груди колотилось сердце. Она понимала, что наверху её ждёт злая, уставшая пара глаз, полных обиды и любви, которые принадлежат Вове. Но сейчас, в этот момент, она вся была ещё там, в машине, в жарких объятиях чужого мужчины — и с полузапретной картинкой, как на его месте мог быть кто-то другой.