Нас восемь человек. При проческе мы наткнулись на перепуганного дехканина. Он и привел нас в виноградник. Мы даже не успели толком втянуться в этот «карман», набитый виноградом, как наш «проводник» технично перемахнул через дувал. Когда мы поняли, что оказались в «бутылке», было уже поздно. Узкое горлышко пролома духи плотно заткнули свинцом из ДШК. В общей сумме огневого контакта доля упреждающего и заградительного огня стремительно возрастала. Следствием этого обычно является значительное увеличение расхода боеприпасов. Не понимая, что являемся удобной мишенью для обычного минометного обстрела, мы мгновенно огрызнулись со всех стволов. В считанные секунды на врага выплеснулось море огня.
Мы стреляли в невидимого противника в надежде заставить его выдать себя, сменить позицию и укрыться от наших пуль. Видимость такой контратаки есть всегда гарантия атаки скрытой. Опасность всегда представляется в перспективе, как событие, уже происшедшее, она реализуется через последствия — увечья, болезни и смерть. Мы были уверены, что плотный огонь крупнокалиберного пулемета заполнял паузу перед атакой духов.
Первое о чем думаешь в такие минуты — надо сначала защитить самого себя, и только потом начинаешь думать о противнике. Именно в эти минуты рождаются аксиомы типа «чтобы победить завтра, надо выжить сегодня». Это все так и не так одновременно. «Носороги», обычно, в первые секунды опасности делают вид, что они, спрятавшись, сидят в засаде. При этом от них нет никакого толка. Они ни черта не видят — ни общей картины боя, ни самого противника. Более ушлые «сайгаки» ломятся в атаку, прижимаются к противнику, попадают под его шквальный огонь и остаются под его стволами, спрятавшись под первое попавшее укрытие. Впадая в ступор от плотности вражеского огня, они не могут даже стрелять в ответ, чтобы хоть как-то улучшить свое положение. Оцепенев от страха, они одинаково боятся как огня противника, так и нашей огневой поддержки. Обычно они начинают кричать, взывая о помощи. В результате, как правило, первыми погибают «сайгаки», затем наступает очередь «носорогов».
Главная ошибка всегда в том, что люди не двигаются и не смотрят по сторонам. Это только кажется, что все пули летят в тебя! Тебя заметили — первая секунда, прицелились — вторая секунда, третья секунда — выстрел. Если позиция плохая — смени ее. Перебежал, упал, откатился и занял выбранную позицию, сделал прицельный выстрел, второй, третий. Стрелять по обнаруженному противнику надо короткой очередью или серией одиночных выстрелов. Упертость в этом случае не похвальна. Когда первый раз видишь живую враждебную тебе цель, про все сразу забываешь — внимание приковано к вспышкам чужих выстрелов. Тщательно прицелившись, ждешь очередного выстрела врага, чтобы одним выстрелом остановить его сердце. Не дождавшись вспышки его выстрела, по неопытности своей не сразу понимаешь, что у твоего противника такое же оружие, как и у тебя, и он, так же как и ты, старается хитрить и чаще менять позицию. Не жди, пока тебя засекут и начнут вокруг тебя «выкашивать поляну» — сваливай! Если сможешь — незаметно.
Уже пятнадцать минут, как мы держим круговую оборону, укрывшись в винограднике. Ситуация медленно нагревается, как кипяток в стакане — в любой момент все может лопнуть. Кашель ДШК неожиданно прекращается. Воздух наполняется шелестом и свистом падающих сверху мин. Шепелявя словно беззубая старуха, смерть плюет нам на головы из миномета. Мины, как капли дождя, шлепаются в сухую пыль, разбрызгивая осколки. Белый дым и хлопки разрывов, визг осколков превращают лабиринт виноградника в смертельную ловушку. Паника разрывает группу на части. Ни один приказ взводного не удостаивается должного внимания, каждый печется только о себе, не считаясь с другими. Гигантский, бессмысленный страх возрастает до такой степени, что оказывается сильнее всех отношений и забот о других. Оставшись с опасностью один на один, конечно, оцениваешь ее выше. Впадая в панику, всегда чувствуешь, что погибнешь, если сейчас же не покинешь опасное место. Поэтому, не имея возможности видеть, откуда исходит опасность, все невольно поворачиваются в направлении, по которому пришли. Паника всегда разворачивает спиной к опасности.
В проломе дувала мелькают силуэты духов. Я от страха приседаю на корточки и посылаю в пролом короткую очередь из своего ПК. Время пересечения пролома шириной в два метра для здорового человека составляет менее двух секунд. Для поражения такой цели на такой дистанции, требуется навык стрельбы с упреждением. Ограниченная видимость и малая дистанция требовали от моих испуганных мозгов более быстрой реакции. Вероятность поражения мелькающих в проломе силуэтов была крайне низка и безразлична к увеличивающейся плотности моего огня. Упражнения в стрельбе из положения «с колена» по «всплывающим мишеням» оборвала минометная мина, с шелестом упавшая у меня за спиной.
Хлопок разрыва и облако дыма, подбросив, разворачивает и роняет меня спиной на землю. Оглушенный взрывом мозг медленно глохнет, порождая неустранимую сеть знаков, замещающих знакомые мне звуки боя. Беспорядочная стрельба разбрасывает во все стороны горячие гильзы. Срезанная осколками виноградная лоза истекает сладким сиропом раздавленных ягод. Дымовые фонтаны разрывов, испуганно бегающие глаза пацанов, перекошенный в крике рот взводного — все эти знаки словно немые слова мертвого языка тех, за кем смерть будто тень с утра ходит по пятам. Я пытаюсь перевести эти знаки в обычные слова, чтобы сделать их снова слышимыми. Я кричу, но мой собственный крик не похож на мой страх перед смертью, а протянутая в направлении пролома — на просьбу о помощи. Мимо бегают люди, не замечая меня, словно я стал призраком! Взрыв мины стер все доказательства жизни на моем теле.
Я помню, как лежал на спине и ощущал, как мое сознание, в буквальном смысле, вытекает из меня и, смешиваясь с пылью, превращается в грязь. Осколки мины вспороли дно РД, россыпью разбросав мой боекомплект по винограднику. Я неожиданно представил, что рассыпанные патроны из моего РД — это мы. Патроны в лентах — это было все, что осталось от БК. Все бегали вокруг, суетились, а я понимал, что если я сейчас не остановлю всю эту бестолковую суету, они все будут лежать среди расстрелянных гильз и рассыпанного боекомплекта.
Я перевернулся на живот, подтянул пулемет к себе и, взяв на прицел пролом в дувале, продолжил дуэль с собственным страхом. Я расстрелял все три свои ленты. Когда пулемет, закипая, замолчал, я стал собирать в пыли патроны, разбросанные взрывом. Я так усердно протирал их, вручную забивая в ленту пулемета, что даже не заметил, как прекратился минометный обстрел. Смерть, нависшая над нами, застыла и остолбенела, столкнувшись с бессмысленностью моего сопротивления. Кристаллизуясь, она превратилась в прошлое — прошедшее совершенного вида.
Я продолжал лежа расстреливать из пулемета собранную мною рассыпуху, когда подошедший взводный взял меня за шкирку и рывком поставил на ноги. Я стоял контуженный в тишине, среди растерянных парней, так похожих на рассыпуху, не собранную еще мной. Тогда я понял, что даже если в свободе воли будет отказано, надо так определять мотив своих поступков, чтобы можно было стать таким, каким желаешь быть. В моем случае — живым и твердым, как кристалл! Ради этого стоит бросать в атаку все свои ресурсы — все до единого! Выпасть из обоймы и стать непригодным к повторному использованию легче всего — для этого достаточно однажды оказаться неспособным. Быть холостым и незаряженным — все равно, что быть использованной гильзой. Трудно оставаться заряженным и готовым к повторному выстрелу. Быть труднее, чем казаться. Я на всю жизнь запомнил ту свою беспомощность под минометным обстрелом.
Через десять дней, когда мы возвращались из этого рейда, нас четверых сожгли из гранатомета в подорвавшемся на мине БТРе. Я один остался в живых. Жизнь каждый раз давала мне множество шансов для выживания и лишь один шанс умереть. И я сделал правильный выбор.

Хз, первый "бой" ничего интересного, цели 1.3 - 1.5 км. Строчил из пк, рядом работал танк в 3 метрах, с окопа, ебашил так, что охуевали. Потом полетела ответка минами, в радиусе 5-10 метров ложилось с окопами, пристреляно было, в перерывах между - опять строчил из пулемёта. Закончилось, все проржались, ничего такого.

Второй бой, 70м дистанция, 4 часа ада. Завезли, выкинули перед их окопами и закопанными бехами+ танками, я только отбежал от основной группы, в то место вог прилелел, начал вести огонь. Пристреляли агс между мной и двумя другими, начали хуярить+из 2 пк и стрелковки, под конец танк прямой в мою сторону 2-3 раза ёбнул, легло 15м взади меня, одновременно заработала беха 2ка, но по основной группе, мины 80 за спиной ложились, куда не смотрел, не хотел себя расстраивать :) Думали пизда нам теперь точно, но чувак, спасибо ему, ёбнул в танк, не подбил, но укропы выпрыгнули и были убиты. Стрелял по огневым, вальнул крока (точка погасла.) Магазины закончились, заряжаться на морозе хуёво, руки сводит. Наша арта начала хуячила за нами, д30. Потом совсем перестала. Наши танки в этот момент работали с километра, по их позициям. Агсом постоянно бахало рядом, но как то похуй было, осколки мелкие, больше вымораживали 2 пк. Те кто был в обзоре у меня, все раненые, справа, двое 300х, слева двое, включая командира. Там где основные кроки легли - слышал орали дико. По рации просили помощь часа два из 4. Никто не ехал ( потом узнали что беха одна подорвалась на фугасе во второй заход, вторая уехала с ранеными). Начали стрелять со спины, основную группу поливали вогами, у пк который был один, закончилось бк, короче все приготовились там остаться. Не раненых оставалось двое, у меня осколок вдоль всей шеи прошёлся, просто царапину оставил :)

Вдруг подъехала беха, кинули дым в сторону, что б отвлечь, наводчик заорал на посадку, все ломанулись, чуть не проебали своих 300-х :) опять заработали по нам, слышно было как по броне шлёпают, еле грузанулись, один чувак потом беху догонял, бежал так натурально за ней и начал отставать, беху тормознули, его посадили, помчались. По броне шлёпали я ебу, через дверь (ага, не закрыли, сидели еблищем в сторону хохлов) видел, как по нам чем то тяжёлым ебанули, опоздали на секунду. Столб прям за нами был. Танк прикрывал нас бронёй, пока отъезжали, натурально так загородил.

Приехали, ор 300х, мат, кровища, чувак сознание один потерял (у него осколок в ножищу зашёл+нервы я так понимаю), узнали что беха с нашим командором подорвалась, погрузили всех, те кто целые - спать часа на 3, потом разгружать бк и ночью на пост.

С утра опять сказали что идём в бой, ту да же, по той же схеме. Но не срослось, укроп съебал ночью.

Страха не было, адреналин и понимание что нужно делать и каковы шансы что тебя ёбнут/не ёбнут.

В тот день нам просто повезло. До нас было гораздо хуже. Ну и похуй. Укропы говна въебали и сдриснули, всё остальное после войны пообсуждаем.

>>2030103
"Война есть абсолютное зло, следовательно, мир есть абсолютное добро" - гласит общепринятая мораль. Средства информации и на Западе и в России охотно демонстрируют жертв войны: трупы, раненых, беженцев, женщин, стариков, детей. Перепуганные, несчастные, плачущие - жертвы действуют угнетающе на общественное мнение. Жертв киноснимают, фотографируют, интервьюируют в изобилии. Куда реже интервьюируют тех, кто делает войну: солдат, вооруженных мужчин, молодых и не очень молодых. И если интервьюируют, то также в ролях жертв. Никогда солдату не ставят неприличный прямой вопрос: "Делать войну - есть удовольствие для тебя?"

Свидетель и участник пяти войн (в Славонии, в Приднестровье, в Боснии, в Абхазии и в Книнской Крайине), я хочу, меня жжет желание заявить: определенное количество солдат, возможно большинство, делают войну с удовольствием. И именно это неприличное удовольствие есть причина того, что войны длятся. Не единственная, но немаловажная причина. Ибо если бы война была исключительно ужасом, от которого ВСЕ страдают, то зачем жить в этом ужасе? Необходимо добавить, что современные войны, межэтнические или гражданские, есть вынужденно лимитированные войны (например, авиация не участвует, суперсовременное вооружение не применяется), и как таковые, они архаичны и более выносимы, чем Великие Бойни: 1-я и 2-я мировые.

Общество плохо понимает солдата и в России и на Западе. Тому есть множество причин. Уже через несколько лет после 1945 г. солдат скатился с пьедестала, почти полвека до наших дней солдат просуществовал персонажем и неприятным обществу, и презираемым. Потому что Армия потеряла свои наиболее важные функции в обществе. Первая - функция давателя и удержателя власти. В демократии власть приобретается и поддерживается не вооруженной силой, но есть результат всеобщих выборов, в сущности результат взаимного шантажа между избирателями и избираемыми. (В советском обществе власть также не приобреталась вооруженным путем, но, однажды захваченная, наследовалась партией). Вторая функция, потерянная Армией, - защитника населения. С изобретением ядерного оружия небольшая группка профессионалов-техников ответственна за поддержание АТОМНОГО МИРА. Имея военные звания, эти люди фактически экс-терминаторы, не солдаты. Не имея для Армии ежедневного употребления (используя ее для небольших экспедиций во вне "цивилизации": во Вьетнаме, в Афганистане...), и власть, и население равно опасались Армии, этой наиболее мужественной институции общества. И презирали ее. Солдаты не были популярны. Тому лучшее свидетельство то, что молодые люди призывного возраста и в Москве, и в Париже равно предпочитали и предпочитают избежать Армии.

Подавленный и не поощряемый, инстинкт воина тем не менее всегда существует (и будет существовать, ибо агрессивность - фундаментальный инстинкт человека) и проявляет себя тотчас же, если образуется благоприятный климат. Этот инстинкт сегодня проявляет себя в бывшей Югославии и на территории бывшего СССР. На всех "моих" войнах я убедился, что, поставленные перед личным выбором - мир или война, - значительное количество мужчин предпочитают жизнь солдата существованию беженца, безработного, рабочего или пенсионера. Именно поэтому добровольческие армии возникают мгновенно, там, где политическая власть падает: на Кавказе, в Таджикистане, в Молдавии, повсюду в Югославии. Мужчины берут в руки оружие и вооружаются какой-нибудь несложной идеологией, чтобы оправдать факт взятия в руки оружия. Сегодня идеология - различные национализмы, точнее, этноцентризмы. Инстинкт воина предшествует идеологии или идеология предшествует взятию оружия? Я цинично придерживаюсь мнения, что инстинкт воина, солдата предшествует идеологии.

>>2056061

Я для кого ссылку дал? Ищи там:

http://iremember.ru/memoirs/artilleristi/

Вот прям первая страница:" Вот, скажем, такой интересный эпизод, за который меня отметили самой дорогой солдатской медалью - «За отвагу». Это произошло в том же Будапеште, на вокзале. Если вы посещали этот город, то наверняка видели, что центральная площадь и вокзал стоят там буквально огромные. Все улицы в городе идут за ними после кирпичного забора. Так вот, расположившись напротив вокзала в каком-то дворе со всем своим расчетом, мои ребята начали готовить себе еду. И тут вдруг мы обнаружили, что за кирпичным забором располагается вражеская самоходка. Но что с ней могли мы сделать? Ничего. Поэтому мы и не стали этого дела касаться. Однако через какое-то время мне позвонил командир батареи и сказал: «Сержант! Там у тебя под носом стоит самоходка. Что ты ей разрешаешь расстреливать наших солдат? Знаешь что? Любым методом ее уничтожь!!!» А дело все в том, что когда наши бойцы перебегали улицу, самоходка стреляла по ним, после чего половина их падала на землю. И тогда я, 18-летний солдат, додумался до следующего! Сначала, правда, я просто развернул на это место свою пушку, зарядил бронебойным и ударил в стену. Но от нее, как назло, только щепки посыпались. В результате стенка продолжила стоять, а самоходка по-прежнему стреляла по нашим солдатам. Тогда я поднялся на второй этаж стоявшего около нас заброшенного здания и внимательно ее рассмотрел. Самоходка стала мне, конечно, как на ладони видна. Тогда я спустился вниз и вместе с пятью своими бойцами привел из подвала прятавшихся там восемь мужиков-венгров (мы их мадъярами звали). «Давайте поднимем пушку на второй этаж!» - попросил я их. Надо сказать, наше орудие весило 980 килограммов. Мы все-таки подняли ее наверх. Окно отворять не стали. Открыв затвор, я не оптикой, а через ствол навел орудие на самоходку, после чего подвязал к пушке веревку, спустился вместе со всеми остальными на первый этаж и за нее дернул. «Ба-бах!» - донесся до меня звук выстрела. После этого на пять минут все пространство вокруг нас покрылось пылью, дымом и копотью. Когда же все стало утихать, я поднялся на второй этаж и увидел, как горит самоходка. На третий день после случившегося командир батареи повесил мне на грудь медаль «За отвагу». Так что имелся в моей военной жизни такой яркий случай. Казалось бы, что в этом такого? Но я проявил инициативу в боевой обстановке."